Annual Newsletter of the Slavic Research Center, Hokkaido University		SRC Home
	No.10 , December 2002	back to INDEX>>

Российская история: вид из Саппоро

Vladimir Buldakov (Institute of Russian History, RAS, Moscow,
Foreign Visiting Fellow, SRC, 2002-03)

Если спросить среднего российского историка, с чем связан его интерес к Японии, последует серия стандартных ответов: революция Мейдзи, военные столкновения, спор о «северных территориях», технологические достижения. Завораживающая дымка экзотики усиливает изумление. Разумеется, я не составляю исключения. Но давным-давно в подсознании засело другое.

The author at Noboribetsu - a famous hotbath resort in Hokkaido

Когда-то я был поражен увлеченностью В. Ван-Гога творчеством Т. Хокусаи. Тогда я не смог оценить ни своеобразия живописи японского художника, ни почувствовать того, чем он мог привлечь одного из самых любимых моих западных живописцев. Между тем, Ван-Гог ощутил, что японцу удается разглядеть в окружающем мире то, что не дано уловить европейцу. Сегодня я сознаю, что хотел бы воспользоваться японской «подсказкой» для переосмысления того, чему я посвятил большую часть своей исследовательской деятельности – Русской революции.

Поясню это на простом примере. Познакомившись с вышедшей под редакцией профессора К. Мацузато книгой «Земский феномен», я был поражен. Более всего меня впечатлила заключительная глава, написанная самим японским исследователем: автор 1) написал о конфликте бюрократии и общественности в воюющей России так, как не смог бы написать российский исследователь; 2) вольно или невольно он заполнил то недостающее звено в осмыслении предпосылок революции в России, которого мне мучительно не хватало.

Это не эвристический парадокс. Для понимания особенностей и, что еще важнее, «генетических изъянов» собственной цивилизации, вовсе не обязательно в сотый раз перепахивать фонды отечественных архивов – иногда достаточно просто взглянуть на «свою» историю «чужими» глазами. То, что со временем может обернуться людскими трагедиями, может быть распознано именно таким «способом» – разумеется, если исследователь не слишком связан отечественными предрассудками. С подобными приемами самоузнавания стоило бы поторопиться – не исключено, что судороги глобализации превратят нас в существ одномерных.

Сегодняшняя историографическая ситуация делает проблему кросскультурного анализа особенно актуальной. В сущности, недавняя борьба между «марксистским» и «буржуазным» методом происходила в рамках одной (революционно-эволюционной) познавательной парадигмы – это было похоже на перетягивание каната двумя почти равносильными командами, одной из которых, тем не менее, предстояло уступить. Подобное соревнование не приближает, а отдаляет нас от объекта познания. А вслед за тем, когда эмоции угасают, разочарование усиливается, а воля к истине слабеет, очень важно суметь отыскать новый угол зрения на происшедшее. Конечно, и при неизбежных эпистемологических разочарованиях, процесс приращения исторического знания не прервется. А потому, мне кажется, что взгляд из Японии может дать россиеведению очень многое – никак не менее того, что дала американская советология.

Разумеется, из этого не следует, что историю России лучше писать японцам и американцам. Человечество едино, но, к счастью, оно (все еще) по-разному воспринимает мир. В этом и источник сотрясающих его коллизий, и надежда на то, что худших из них удастся избежать.

The author at the Art Park, Sapporo

Если говорить о Русской революции, беспристрастное проникновение в которую, на мой взгляд, позволяет уловить основные культурологические черты будущей России, то ясно, что ее нельзя изучать так, как она изучалась до сих пор. Требуется подход, преимущества которого видны из классического произведения японской литературы – «Ворота Расёмон» (более известного в России по знаменитому фильму Акира Куросава). Если люди заинтересованы в объемном видении своего – в целом катастрофичного – прошлого, человечество не безнадежно. Без этой исходной – не только теоретической, но и нравственной предпосылки – никакая общечеловечески значимая историография существовать не может.

Конечно, можно согласиться, что существуют и иные выходы из нынешних тупиков россиеведения. На мой взгляд, русская литература XIX в. все еще таит невостребованные познавательные возможности. Но сегодня приходится констатировать, что литературоведы и историки по преимуществу говорят на разных языках – точно так же, как отсутствует общий язык исторического познания.

Нынешние российские исследователи переживают не лучшие времена. Одни учатся взирать на отечественную историю американскими глазами, другие пытаются сделать единственными ее героями правителей, а не мыслителей, и в новорусском стиле воротят нос от «людей толпы». Коллизии последних 15 лет, похоже, не вызвали в России того фонтанирующего выброса творческой энергии, как это случалось в прошлом. Известно, что потрясения начала XX в. вызвали к жизни в России идеи ноосферы (В.А. Вернадский), пневматосферы (П.А. Флоренский), психосферы (А.Л. Чижевский) и даже «мыслезёма» (В. Хлебников) – вполне изоморфные в своем стремлении к преодолению позитивистских тупиков привычного научного знания. В России к этим прозрениям, порожденным нестабильностью исторического бытия, почему-то относятся на редкость легкомысленно. А потому хочется надеяться на тех, для кого привы чным является дискурс, в основе которого лежит ощущение зыбкости, а не окаменелости исторической почвы. В любом случае надо верить, что насыщение информационного пространства не только открывает новые горизонты мировидения, но и меняет саму природу социального творчества.

Оценить масштабы горы и догадаться, что она является коварно притихшим вулканом, вряд ли сумеет человек беззаботно проживающий у ее подножья. Но и тому, кто любуется ею издали, также не дано воспринять ее адекватно ее сущности. Чтобы исправить «ошибку», тому и другому следовало бы для начала подняться на ее вершину. И вот тогда заодно появится возможность получше разглядеть тот «большой мир», в котором все мы живем.

back to INDEX>>