< !-- Google Tag Manager (noscript) -->

ACTA SLAVICA IAPONICA

Volume 16 (1998)

Главные социальные организации крестьянства, городского сословия и дворянства

Борис Н. Миронов

Введение

Сельские и городские общины до конца XVII в.

Сельские и городские общины в XVIII - начале XX вв.

Дворянская корпорация в XVII - начале XX вв.

Итоги: от общности к обществу

Notes

Сельские и городские общины в XVIII - начале XX вв.

Крестьянская община в XVIII - первой половине XIX вв.

Основная тенденция в развитии сельских общин XVIII - первой половины XIX вв. состояла в том, что под давлением коронной администрации и помещиков в Центральной России — в зоне старого заселения — происходило усиление формальной структуры общины, расширение ее полицейской и податной функ-ций, а на окраинах — в зоне нового заселения — приспособление ее неформаль-ной структуры для выполнения крестьянами обязанностей перед государством и помещиками, другими словами, происходило более активное, чем прежде, включение сельской общины в систему государственного управления.⁸ Наделяя общину административно-полицейской и податной функциями, власти оставляли за ней выполнение других функций, направленных на удовлетворение материаль-ных, правовых и духовных потребностей крестьян. Вследствие этого шаг за шагом община из института преимущественно обычного права все более превращалась также в институт вотчинного и государственного права. Перестройку общины начали помещики, движимые стремлением увеличить свои доходы: они стали регулировать общинные отношения с помощью специально составленных инст-рукций, возложив надзор за их выполнением на органы общественного самоу-правления.⁹ Их примеру последовала администрация государственных (в 1797 г.) и удельных крестьян (в 1798 г.). Крестьянство в массе не противилось этому процессу по нескольким причинам. Во-первых, повышение роли общины как официальной организации устраняло опасность появления специальной прави-тельственной службы в казенной деревне и уменьшало роль помещичьих агентов в помещичьей деревне. Во-вторых, усиление административно-полицейских функций помогало миру поддерживать общественный порядок, наказывать нару-шителей общинных норм, бороться с побегами, которые тяжелым бременем ложились на оставшихся в общине крестьян, связанных круговой порукой. В-третьих, признание общины государством и помещиками, хотя бы de facto, легализировало общину и как институт обычного права.

Приобретение общиной статуса официальной организации вело к некоторой бюрократизации общинной жизни. Сначала этот процесс в большей степени затронул помещичьих крестьян, а затем и государственных. Бюрократизация выражалась в том, что увеличивалось число должностных лиц в общине, которые имели специализированные обязанности и наделялись официальной властью, что исполнение общиной полицейской и финансовой функций стало в большей степени, чем прежде, строиться не на обычае, а на четких писаных инструкциях, что возникало и увеличивалось делопроизводство, в котором отражалась деятель-ность общины, в частности, все решения схода фиксировались в протоколах (приговорах).¹⁰ Традиционно принято рассматривать бюрократизацию общины как негативный процесс, ущемлявший интересы крестьян, усиливавший эксплу-атацию и притеснение. При этом упускается из виду, что бюрократизация имела чрезвычайно важные позитивные последствия и для крестьянства. Во-первых, она ставила общинный порядок на прочное юридическое основание, тем самым трансформируя управление по устной традиции в управление по писаному закону. Во-вторых, сельская община превращалась в сословную корпорацию крестьянства, санкционированную государством и помещиками, благодаря чему крестьянство приобретало свою сословную организацию, что, как хорошо известно, являлось мощным оружием в борьбе за групповые или сословные интересы. В-третьих, четкое определение обязанностей общины и крестьян в инструкциях и уставах в то же самое время в значительной степени ограничивало произвол коронной и помещичьей властей этими же инструкциями и уставами. Конечно, инструкции и уставы, даваемые короной и помещиками крестьянам, не являлись жалованными грамотами, наподобие тех, которые Екатерина II дала дворянству и городам в 1785 г. Однако у них была с ними и общая цель — ввести в управление элементы законности, в которой одинаково нуждались как власть имущие, так и крестьяне.

Таким образом, в течение XVIII - первой половины XIX вв. усилиями крестьян, государства и помещиков община, сохранившись как институт обычного права, приобрела также черты института вотчинного и государственного права, а также сословной корпорации крестьянства. В этом своем качестве она удовлетворяла интересы всех заинтересованных сторон — крестьян, государства и помещиков. Например, административно-полицейская функция — самая официальная из всех функций общины — была равно необходима крестьянам, государству и помещикам, поскольку все три стороны одинаково нуждались в поддержании общественного порядка на территории общины. Однако в рассматриваемое время выборные не превратились в чиновников, власть не была отчуждена от рядовых членов, обычное право играло определяющую роль в жизни крестьян, межличностные отношения крестьян не потеряли своего соседского, товарище-ского характера. Оборотной стороной процесса легализации сельской общины было усиление ее административно-полицейской функции, что превратило об-щину в один из субъектов крепостного права и создало еще один вид крепостни-ческих отношений, который можно назвать корпоративным крепостным правом. Отдельный крестьянин попал под столь сильную власть и опеку общины, что не мог предпринять какое-нибудь важное действие без ее санкции. Помещик и государство — два других субъекта крепостнических отношений — часто были далеко от крестьянина, а община со своими огромными административными правами — всегда рядом.¹¹

Крестьянская община в пореформенный период

Великие реформы 1860-х гг. внесли много нового в положение владельческих крестьян — они не только освободили их от помещичьей власти, но и ставили их отношения с властями на твердое юридическое основание, несли в деревню уси-ление законности. При этом общинный строй жизни не только не был поколеб-лен новым законодательством, но еще более утвердился, благодаря тому что реформаторы хотели, чтобы община помимо своих традиционных функций выполняла в отношении контроля над крестьянами и обязанности отстраненного от дел помещика. Законы 1861 г. утвердили единое для всех владельческих кре-стьян общинное устройство. А последовавшая реформа удельной (1863 г.) и государственной (1866 г.) деревни распространили его на другие категории кре-стьян. С этого времени все крестьянство находилось в равных правовых условиях и их жизнь регулировалась одними законами, исходившими от государства. Власть помещика устранялась, опека государства в бывшей казенной деревне ослабевала, жизнь крестьян в решающей степени ставилась в зависимость от них самих.¹²

Самое существенное изменение, которое принесла реформа, состояло в том, что значение формальной структуры сельской общины еще более повысилось, а неформальной — понизилось. Согласно новому законодательству, выборные считались сельским начальством со всеми вытекающими из этого последствиями. Закон четко определил их обязанности, усилил их подчиненность коронной администрации и ответственность перед последней за все, что происходило в общине: за плохое с официальной точки зрения выполнение служебного долга выборные могли подвергаться штрафу, непродолжительному аресту и суду, а за неправильные с точки зрения властей решения схода, которые обязательно запи-сывались в специальную книгу, они несли уголовную ответственность. Досроч-ное отрешение от должности старосты стало прерогативой администрации. Выполнение выборными административно-полицейских обязанностей по закону ставилось исключительно под контроль коронной администрации, и лишь их деятельность по регулированию хозяйственной и бытовой жизни деревни оста-валась под контролем общины. Наиболее важные из выборных — староста и сборщик податей — были обличены официальными административными пол-номочиями и подчинены выборной волостной и уездной коронной администра-ции. Срок службы старост был установлен в 2 года. Администрация делегировала выборным более значительную власть, чем они имели прежде. Староста получил право без санкции схода наказывать крестьян за некоторые проступки денежным штрафом и двухдневным арестом. Это способствовало росту бюрократизации общины, создавало предпосылку для превращения выборных, особенно главного из них — старосты, из охранителей общинных интересов в низших агентов ад-министрации, так как они, по крайней мере на срок своих полномочий, стали более независимы от крестьян и более зависимы от коронных властей.

В сельских сходах по-прежнему принимали участие все дворохозяева, поль-зовавшиеся долей общинной земли; собирались сходы, как прежде, по мере над-обности, но их деятельность была определена законом. Требование единогласия было отставлено — решение считалось правомочным, если в сходе участвовало не менее двух третей дворохозяев и если за него проголосовало по важным делам (передел земли, раскладка податей, исключение из состава общины и некоторые другие) две трети присутствовавших, по второстепенным делам — простое боль-шинство. Общинная полиция выбиралась крестьянами, но контролировалась не только ими, но и коронной полицией. Для всех крестьян был создан выборный сословный волостной суд, который официально считался судом первой инстанции.

Таким образом, реформы 1860-х гг., в основном сохранив традиционное общинное устройство крестьян, внесли в него и много нового, особенно для бывших помещичьих крестьян. Они превратили некогда неформальную самодеятельную организацию из института обычного права в институт государственного права, в административную ячейку государственного управления, дали ей статус кресть-янской сословной корпорации с правом юридического лица, регламентировали ее деятельность юридически и поставили под контроль коронной администрации. Переименование общины в сельское общество имело поэтому глубоко символи-ческое значение — оно знаменовало создание правовых предпосылок для превра-щения сельской общины из общности в общество.

Однако сам по себе закон не мог в одночасье радикально трансформировать сельскую общину из общности в общество. Это требовало времени, но именно этот процесс лежал в основе всех изменений в пореформенной деревне.¹³ Под-черкну, что изменения были процессом: происходило медленное вытеснение тра-диционного новым, новое сосуществовало или боролось со старым, в одних об-щинах прогресс был сильным, в других — заметным, в третьих — едва присут-ствовал. Именно поэтому в источниках встречаются противоположные утвер-ждения. В конце XIX в. известный русский меценат князь В.Н. Тенишев составил анкету о быте великорусских крестьян, создал Этнографическое бюро, куда посту-пили 1873 ответа на его анкету из 23 губерний.¹⁴ В ответах мы часто сталкиваемся с противоположными утверждениями корреспондентов, относящимся к быту крестьян одного уезда, не говоря уже о губернии. Так, из Владимирской губернии одни корреспонденты сообщали, что сходы происходили часто, крестьяне на сходы собирались охотно, коронных чиновников не боялись, выборное начальство уважали, нравы имели твердые, общественное мнение — сильное и т. д.; другие корреспонденты утверждали обратное — сходы редкие, на сходы крестьяне собирались неохотно, коронного начальства боялись и не любили, выборных не уважали, нравы испортились и т.д.¹⁵ При желании можно выбрать информацию, которая говорит только о стабильности или только об изменении общинного уклада жизни. Знакомство с материалами Этнографического бюро В.Н. Тенишева не оставляет сомнения в том, что крестьянский быт после эмансипации находился в состоянии серьезной пертурбации, которая однако не означала полного и окон-чательного разрыва с прошлым.

Изменения в общинной демократии происходили в направлении, намечен-ном реформой.¹⁶ Обнаружилась тенденция к превращению выборных в чинов-ников. Некоторые эксперты по крестьянским делам, например Г.И. Успенский, уже в конце 1870-х гг. утверждали, что староста и сборщик податей превратились в Тлица официальные, имеющие дело с начальством, да и выбираются они для начальства больше (чем для крестьян. - Б.М.). Выбрать же своего человека, кото-рый бы блюл общие интересы так же точно, как и свои собственные, оказывается невозможнымУ.¹⁷ Действительно, имелись объективные предпосылки для отрыва выборных от крестьян. Во-первых, выборные подчинялись коронной админи-страции, а последняя обрушила на них карательные меры за плохое исполнение обязанностей. Например, за 1891-1894 гг. в 48 губерниях за накопление крестьян-ских недоимок была наказана почти треть старост, в том числе 36 322 человека - арестом, 14 873 - штрафом, среди прочих выборных пострадали 4978 человек.¹⁸ Выборные поневоле должны были усиливать давление на крестьян, что не могло не создавать напряженности между ними и крестьянами. Во-вторых, наметилась тенденция к закреплению выборных должностей за определенными лицами на длительный срок. Если до отмены крепостного права староста обычно переизби-рался ежегодно, то после 1861 г. — каждые два года, а фактически служил дольше: в 1880 г. средний срок службы 85,1 тысячи старост составил 2,4 года, из них 67% служили первый срок, 27% - второй, а 6% - третий и более срок; средний срок службы волостных старшин и писарей был еще больше - 3,2 года, из них 49% служили 2 и более срока.¹⁹ Однако выборные не стали чиновниками. Обществен-ное мнение, отсутствие у них значительных привилегий, постоянная связь с избирателями и материальная зависимость от них (крестьяне платили выборным жалованье) помешали этому.

Вполне оправдались надежды правительства на изменение порядка приня-тия решений на сходах. Первые 20-25 лет после реформы крестьяне стремились к единогласию.²⁰ Но затем под влиянием усилившихся разногласий в общине консенсус стал невозможным и решения принимались простым или квалифи-цированным большинством голосов. Традиционные взгляды изменились до такой степени, что крестьяне перестали считать, что большинство всегда право. Меньшинство стало жаловаться властям на большинство в тех случаях, когда для принятия решения закон требовал квалифицированного большинства в две трети, а оно принималось простым большинством. И власти шли навстречу меньшин-ству и отменяли незаконные решения, принятые большинством — так закон вытеснял обычай.²¹ Сходы и до отмены крепостного права часто были ареной жарких споров. Но в пореформенное время, по мере роста внутренних проти-воречий в общине сходы превращались в "настоящие парламенты" с партиями единомышленников, с "настоящей парламентской борьбой, так как парламентские приемы, подвохи, подходы отлично разработаны деревней".²²

С 1861 по 1917 г. сельская община развивалась противоречиво: одни ее функции совершенствовались, другие — атрофировались, третьи — оставались без изменения; одни крестьяне поддерживали традиционные устои, другие — были ими недовольны и хотели их перестройки, третьи — проявляли индиффе-рентность. Какие же процессы доминировали, каких крестьян было больше, насколько прочным был общинный уклад крестьянской жизни к 1917 г.? Ни современники, ни историки не дали однозначного ответа. Противоречивость развития общины создает предпосылку для преувеличения значения той или другой тенденции. Правильно ответить на поставленный вопрос можно, опираясь на массовые статистические данные. Такую возможность создают сведения о степени разложения общинного строя с 1861 по 1906 г. и данные о проведении Столыпинской аграрной реформы в 1906-1916 гг.

Несколько слов о самой Столыпинской реформе. До 1906 г. государство всей силой своей власти поддерживало общину. В 1861-1893 гг. свободный выход из общины разрешался только при условии полной выплаты выкупа за землю, а при неуплате выкупа требовалось разрешение схода. Внести всю выкупную сумму могли немногие крестьяне, а разрешение на выход при неуплате выкупа получить было невозможно. С 1893 г. государственная поддержка общины стала еще более сильной — выйти из общины при уплате или без уплаты выкупа можно было только с разрешения схода и коронной администрации в лице земского началь-ника. Поскольку община соглашалась на выход очень неохотно, а земский началь-ник — еще неохотнее, то закон 1893 г. почти блокировал легальную возможность выхода из общины. В основе поддержки общины, как заметил С.Ю. Витте, лежало убеждение, что "с административно-полицейской точки зрения, община пред-ставляла удобства — легче пасти стадо, нежели каждого члена стада в отдельности".²³ По закону от 9 ноября 1906 г. крестьяне получили право выходить из общины и укреплять землю в личную собственность²⁴ без ее согласия, причем эти выходы государство всячески поддерживало. Поворот в аграрной политике был вызван тем, что во время революции 1905-1907 гг. община возглавила крестьянские беспорядки. Потеряв веру в ее лояльность, правительство сделало ставку на индивидуальные крепкие хозяйства и ради этого приняло ряд мер, стимулирующих выходы из общины.

В ходе Столыпинской реформы, в 1907-1916 гг., официально и добровольно порвали с передельной общиной всего 3,1 млн. дворов из 10,7 млн. дворов, или 29%. 747 тыс. дворов, официально заявивших о выходе, в конце концов остались в общине. Причины были самые разные — сомнения, скоропостижная смерть и т.п., но, по-видимому, важнейшая из них состояла в трудности выхода. Несмотря на поддержку государства и безусловное право выхода каждого желающего, осу-ществить выход было нелегко, так как в 73% случаев вследствие противодействия общины выход был сопряжен с конфликтом. При полюбовном расставании с ней выделявшийся сам договаривался с общиной, какую землю и где он получит, — таких случаев было всего 27%. При конфликтном расставании размежевание с общиной производили специальные государственные землеустроительные комиссии, и это, как правило, сопровождалось скандалом и насилием. Жить во враждебных отношениях с общиной было крайне трудно, поэтому, сделав офи-циальное заявление о выходе из общины, многие не могли или побоялись его реализовать. Однако какие бы обстоятельства не заставили крестьян отказаться от намерения выйти из общины, мне кажется, что тех, кто сделал заявление о выходе из общины, но этого в конце концов не сделал, нельзя считать вполне удовлетворенными общинными порядками. Другая, еще бЧльшая часть недоволь-ных, но оставшихся в общине крестьян - 2,3 млн. дворов к 1917 г. — проживала в общинах, которые не практиковали переделы с 1861 г. Вероятно, она была удовлетворена порядками, установившимися в беспередельной общине, которую можно считать промежуточной формой между традиционной передельной общиной и хутором или отрубом.²⁵

Итак, к 1917 г. полностью порвали с общинным укладом жизни, укрепив землю в собственность, 3,1 млн. дворов; наполовину порвали с передельной об-щиной, перейдя к фактически подворной собственности, - 2,3 млн.; испытывали неудовлетворение общинными порядками, но остались в общине 0,747 млн. дворов. Следовательно, всего в той или иной степени недовольных общинным строем жизни к 1917 г. насчитывалось около 6,1 из 10,7 млн. дворов, или 57% всех кре-стьян, живших до Столыпинской реформы в условиях передельной общины. Приведенные данные позволяют сделать два важных вывода. Во-первых, общин-ные порядки не были насильственно сломаны Столыпинской реформой; как до реформы, так и после нее проходил естественный процесс разложения общины и социальных отношений общинного типа, что объясняет существование проме-жуточных форм разрыва с общинным укладом. Во-вторых, в пореформенное время доминировала тенденция, разрушающая общинный уклад жизни, а экономи-ческие и юридические препятствия для выхода из общины, существовавшие до 1906 г., тормозили ее распадение. Иначе трудно представить, учитывая традици-онализм крестьян и их недоверие к переменам, как целая треть крестьянства в течение 9 лет, за 1907-1915 гг., могла расстаться с передельной общиной.

Приведенные данные дают также основание для заключения о том, что Столы-пинская реформа ускорила те процессы в деревне, которые и без нее проходили довольно интенсивно, что она являлась насилием над крестьянством главным образом в том смысле, что позволила меньшинству выйти из общины вопреки мнению большинства. Но, с другой стороны, она прекратила насилие большин-ства над меньшинством, которое не хотело продолжать жить в условиях общин-ного уклада, — напомню, что 73% крестьян укрепило землю в собственность против воли большинства односельчан. Столыпинская реформа была прервана войной. С большой вероятностью можно предположить, что если бы не война, распадение общины продолжилось бы, так как в 1917 г. существовал значительный резерв для продолжения реформы, во-первых, из крестьян, недовольных общин-ным порядком и изъявивших желание порвать с ним в 1907-1915 гг., но по разным причинам не сделавших это (747 тыс. дворов), во-вторых, из крестьян беспере-дельных общин, официально не оформивших переход к подворно-участковому землевладению в течение 1907-1915 гг. (2,3 млн. дворов).

Если говорить о всем крестьянстве Европейской России, то к 1917 г. крестьяне-собственники численно преобладали над крестьянами-общинниками. Крестьян-ство Украины и Белоруссии после реформ 1860-х гг. сразу перешло к подворной беспередельной общине; после отмены выкупных платежей с 1 января 1907 г. и закона о свободном выходе из общины 1906 г. они стали собственниками своей земли. Крестьяне Прибалтики общины вообще не знали. Всего в этих трех райо-нах в 1916 г. насчитывалось примерно 3,8 млн. дворов.²⁶ Таким образом, на 1 января 1917 г. в Европейской России из 15,8 млн. дворов на долю крестьян-общинников (продолжавших жить в передельной общине) приходилось 6,3 млн. дворов, или 40%, на долю крестьян, проживавших в официально подворных бес-передельных общинах, - 3,8 млн. дворов, или 24%, на долю крестьян, проживавших в фактически беспередельных общинах - 2,3 млн. дворов, или 15%, на долю кре-стьян-собственников - 3,1 млн. дворов, или 20% (из них землеустроенных, то есть размежеванных с общиной, - 1,5 млн. и выделенных на хутора и отруба - 1,6 млн. дворов²⁷). Отсюда видно, что несмотря на ощутимые потери, общинный строй к 1917 г. был еще достаточно силен, в особенности в великороссийских губерниях: на традиционном общинном праве продолжали жить две трети русских крестьян, из них одна половина хранила верность мирскому строю из принципа, а вторая — из-за нерешительности; выход же из общины наиболее недовольных ею, скорее всего, консолидировал оставшихся.

Возникает вопрос, если передельно-общинные порядки приходили в упадок и имели много противников, если в их справедливости многие сомневались, по-чему после Октябрьской революции 1917 г. произошло оживление передельной общины? (Напомним, что к 1922 г. в Советской России 85% всей земли находи-лось в общинной собственности, в 67% общин произошел общий передел земель²⁸). Каким образом крестьянам, оставшимся в общине, удалось вернуть всех "столы-пинцев" в общину и пустить земли, принадлежавшие им и помещикам, в общий передел? Вероятно, произошло следующее. К 1917 г. формально из передельных общин вышла только треть крестьян, к тому же их силы были раздроблены и распылены, так как половина из них жила на хуторах и отрубах, а вторая половина оставалась на старых местах жительства и находилась в сложных отношениях с общинниками. Еще почти четверть крестьян сомневалась и колебалась, но все-таки оставалась в общине. В отличие от них 40% крестьян, принципиально сох-ранивших верность общине, были сплочены и решительны. Огромная потенциа-льная добыча в виде земель помещиков (49 млн. гектаров), хуторян и отрубников (19 млн. гектаров)²⁹ превратила сомневающихся в сторонников передельной общины, а объединившись с убежденными общинниками, они вместе стали непо-бедимой силой. Весьма существенно отметить, что крестьяне не знали другого способа переварить около 68 млн. гектаров земли, кроме уравнительного передела добычи, — ведь землю нужно было поделить между всеми по справедливости. Кроме того, в случае реставрации старого режима, возвратить помещикам их земли, которые мир разделил между всеми, было просто невозможно, так же как и невозможно было наказать виновных. Как говорили русские пословицы: "На мир и суда нет, мир один Бог судит"; "В миру виноватого нет. В миру виноватого не сыщешь".³⁰ Добавим, что новая государственная власть и советские законы поддерживали политику возрождения общины,³¹ что также явилось немаловаж-ным фактором ренессанса общинных порядков.³²

Городская община в XVIII - начале XX вв.

В конце XVII в. различия в общественном быте посадского и крестьянского населения были несущественными, посадская община выполняла те же функции, что и крестьянская община; та и другая были отмечены функционaльным и структурным дуализмом и выступали субъектами корпоративного крепостниче-ства. Магистратская реформа 1721 г., с одной стороны, консолидировала посад-скую общину, с другой — разделила ее на гильдии и цехи, что создало предпо-сылки в последующем для фрагментации единой посадской общины. Компетен-ция и структура посадской общины оставались в основном прежними, но деятель-ность органов самоуправления стала приобретать черты бюрократической орга-низации, что постепенно изменяло характер межличностных отношений в общине.

Реформы 1775-1785 гг. имели более серьезные последствия. Они, во-первых, усилили структурный и функциональный дуализм органов самоуправления, дея-тельность которых была формализована и бюрократизирована в такой же степени, как и коронных учреждений, а компетенция сужена, во-вторых, освободили купе-чество от корпоративного крепостничества, в-третьих, разделили прежде единую посадскую общину на купеческое, мещанское и ремесленное общества, слабо свя-занных между собой. Члены каждой сословно-профессиональной корпорации были в достаточной мере солидарны, имели самоуправление, общие потребности, общее имущество, активно взаимодействовали друг с другом, а члены мещанских и ремесленных обществ были также связаны круговой ответственностью. Это создавало предпосылки для сохранения в них отношений общинного типа. Реали-зации этих предпосылок в крупных и средних городах препятствовали возра-ставшая мобильность, а также имущественная и социальная дифференциация между членами обществ. Но в малых городах с мещанским населением, занятым преимущественно в сельском хозяйстве, где центром общественной жизни явля-лась поземельная община, а не городская дума и магистрат, образование специаль-ных мещанских корпораций способствовало временному укреплению в них общинных отношений.

Реформы 1860-х гг. и Городовое положение 1870 г. освободили мещан и ремесленников от корпоративного крепостничества, но одновременно нанесли окончательный удар по общинным отношениям в среде городского сословия, составлявшего свыше половины всего городского населения. Реформы превра-тили городские общества из сословных во всесословные, изъяли государственные функции из компетенции органов самоуправления, тем самым ликвидировав их функциональный и структурный дуализм. На всех уровнях непосредственная демократия была заменена представительной, но высокие цензы отдали самоу-правление в городских думах и сословно-профессиональных корпорациях в руки немногочисленной элиты, составлявшей 4-5% всего городского населения. С этого времени можно говорить об отчуждении власти от рядовых граждан, о юридическом разделении горожан на элиту и плебеев. Это окончательно разру-шило остатки общинных отношений в традиционных корпорациях городского сословия, которые еще некоторое время теплились лишь в поземельных общинах мещан-земледельцев. Освобожденные в результате великих реформ 1860-х гг. от многовековой опеки традиционных корпораций каждая отдельная семья, каждый человек должны были самостоятельно заботиться о своем благополучии, контролировать свое поведение, защищать себя и т.д. Хотя некоторая помощь оказывалась государством, городским обществом, сословными корпорациями, разного рода частными организациями, но основная забота падала на семью и самого человека, который стал гражданином, свободным и сам на себя полагаю-щимся индивидуумом. В среде городского сословия в начале XX в. межлично-стные отношения общинного типа превратились по преимуществу в отношения общественного типа.³³ Интересно отметить, что этот процесс мало затронул дру-гую многочисленную категорию городского населения — рабочих, кадры которых формировались из крестьянства и разорившегося мещанства. Общинные отно-шения, вероятно, преобладали среди всех категорий городских рабочих вплоть до 1917 г.³⁴